Впервые я увидела её, когда была ещё ребёнком лет 11-12. Это было весной, в конце мая. Я и моя подружка – соседка-одноклассница Валька — ходили за хлебом. Тогда на улице Крупской, недалеко от автобусной остановки стоял ларёк, в котором, кроме хлеба, продавали всякую съедобную всячину: кильку на развес, конфеты под названием «Дунькина радость» (такие кругленькие или в виде подушечек карамельки, которые мы все покупали на сдачу от хлеба). За хлебом в этот ларёк
мы ходили ежедневно. Выстаивали очередь, а потом шли домой, отломив от свежей буханки ароматный кусок.
В тот весенний день мы с Валькой, купив хлеб, как обычно, двинулись в направлении к дому. «Смотри!» — дёрнув меня за рукав, сказала Валька, указывая на противоположную сторону дороги, где была автобусная остановка. Я посмотрела. Вокруг подсыхали после ночного дождя лужи, в болотце около конторы ДРСУ важно плавали утки из близлежащих домов, зелёные тополя стояли рядком около дрсушного палисадника. А на остановке стояла… Женщина! В Шумерле на остановках автобусов мы таких не видели. Обычно это были или алгашинские молочницы со своими котомками – молоко в город, из города хлеб, — или заводские бабы, одетые в серо-линючие платья. А тут… Женщина, высокая, стройная, в красивом тёмно-голубом платье с белым кружевным воротничком, в белых туфлях на небольшом каблучке. В руках — букет ландышей. Она стояла, ожидая, видимо, автобус. Мы с Валькой, как зачарованные, смотрели на неё, забыв и про «Дунькину радость» в кульке, и вообще про всё на свете. Это было видение из сказки.
«Ух ты! Какая красивая! – восхищалась Валька. — Она, наверное, не здешняя, я тут всех знаю». Разинув рты мы смотрели на противоположную сторону дороги, туда, где стояла красавица с ландышами. Тут подошёл автобус (тогда ходили такие жёлто-красные, яркие). Потом автобус уехал и на остановке никого не осталось. Женщина уехала. В душе осталась какая-то щемящая грусть, но в сердце была радость от такой встречи.
«Интересно, кто она?» — спрашивала Валька. «Не знаю, наверное, к кому-нибудь приехала», — отвечала я. Мы пошли домой, молча переваривая своими девчоночьими мозгами увиденное.
Потом было лето. Я помогала бабушке собирать ягоды в саду. Мы с Валькой пасли: я — козу, она — корову. Играли по вечерам на улице, ходили в кино, в библиотеку. Как всегда, ходили за хлебом в ларёк. Но больше этой женщины не видели нигде.
Наступила осень. Мы пошли в школу. Все обменивались новостями. Нам сказали, что русский язык у нас будет вести другая учительница, а наш Василий Матвеевич будет у нас только классным руководителем. Мы расстроились, так как привыкли к нему. Урока русского языка ждали с каким-то напряжением. Мы учились во вторую смену. Погода на улице была пасмурная и прохладная. Вот прозвенел звонок, и в класс вошёл директор Василий Михайлович, а за ним шла учительница. Она была в красной шерстяной кофточке, в серой юбке, на плечи накинута серая шерстяная шаль. Учительница была в очках, видимо, строгая.
И голос у неё был строгий, кто-то из мальчишек даже сказал, что «нам теперь хана». (У Василия Матвеевича уроки были весёлыми). Потом она начала объяснять тему. Мы сидели, как дубины. Потом мы писали что-то под диктовку. На следующий день выяснилось, что класс точно «дубины», сплошная неграмотность – вот вам и весёлые уроки Василия Матвеевича! В этом крошечном диктанте мы все просто «облажались». У меня и у Ольги Радаевой (пятёрошниц липовых) было по 7-8 ошибок. Короче, сплошные двойки. Нам было стыдно. В перемену, после злополучного диктанта, Валька, заловив меня в коридоре, тыча в бок, шёпотом на ухо сообщила: «Это она!» Внимательное приглядывание к новой строгой учительнице открыло – да, это она, та красавица, которая нас так изумила в мае на остановке автобуса.
Мне было стыдно за мою безграмотность. Хотелось, чтобы учительница как-то обратила на меня внимание, мне хотелось общения с ней. Господи, я тогда не смела и мечтать о дружбе с ней! Надо учить уроки, решила я! Впитывала на уроках её речь, добросовестно выполняла всё, что она задавала. Еженедельно, в выходной, ходила в городскую библиотеку, по два раза меняла книги в школьной. У школьной библиотекарши Людмилы Ивановны возникли подозрения, что это Левчук берёт по 2-3 книги и по два раза приходит в неделю обменивать: «А ты, Наташа, их читаешь или просто берёшь? Давай-ка рассказывай». Она задавала вопросы по тексту книг, заставляла пересказывать текст от корки до корки. Убедившись, что я читаю добросовестно, разрешила самостоятельно подходить к стеллажам и выбирать то, что хочу.
Началось чтение запоем, и всё ради того, чтобы на меня обратила внимание Валентина Ивановна. И она обратила! Уже к концу шестого класса я писала сочинения лучше всех в классе, пересказывала любые сложные тексты по анализу произведений. Но Валентина Ивановна меня не захваливала. Ставила заслуженную пятёрку, говорила «молодец» (она всем так говорила, кто старался), но, что называется, «шкуру спускала не щадя». А я была счастлива, что она со мной общалась! Она была моим идеалом!
А как она вела уроки! Читала наизусть «Мцыри» и ещё очень-очень много из Лермонтова. У нас на глазах стояли слёзы. Когда мы изучали Гоголя, она читала нам и на уроках, и после уроков. Это было гениальное чтение, как в театре: мы покатывались со смеху, представляя всех этих городничих, Тяпкиных-Ляпкиных, Собакевичей и т. д. Когда Валентина Ивановна читала из Пушкина, мы видели всю красоту природы, мы мечтали. Прошло больше 60 лет, а я всё помню наизусть. Вот так, под настроение, всплывает в памяти то «Под голубыми небесами» Пушкина, то «Тучки небесные» Лермонтова, то «Русь-тройка» Гоголя.
Целый мир, поэтический, чистый, большой, этот огромный духовный мир подарила мне эта Женщина, сама того не замечая. Подарила часть своей души, своего сердца, свою дружбу.
Н. Левчук.
